Скрип металла, шипение пара и мерный стук шестерен были привычным саундтреком жизни Бартоломью Пектама, ассистента доктора Филеаса Эмерсона. Лаборатория доктора, расположенная в самом сердце шумного Лондона, была одой викторианской изобретательности и безумию. Стены из красного кирпича терялись за нагромождением полированной меди, латуни и блестящего стекла. Трубки всех диаметров змеились под потолком, неся живительный пар от бурлящего в углу автоклава к бесчисленным манометрам, турбинкам и осциллирующим рычагам.
Доктор Эмерсон, высокий, сутулый джентльмен с копной седеющих волос, всегда пахнущий озоном и машинным маслом, склонился над своим последним творением – Аппаратом Феноменального Проявления. Это была монументальная конструкция, занимавшая добрую треть лаборатории. Ее центральное место занимало кресло с бархатной обивкой, окруженное вращающимися зеркалами, фокусирующими линзами размером с голову младенца и множеством циферблатов, показывающих совершенно мистические величины вроде "Плотность Эфирного Взаимодействия" или "Когерентность Субъективного Поля". Над креслом возвышался сложный медный шлем, утыканный проводами и маленькими кристаллами, предназначенный для крепления на голову испытуемого.
"Бартоломью, любезный мой мальчик!" – воскликнул доктор, выпрямляясь с блеском в глазах. Его старый рабочий халат был перепачкан сажей и неведомыми химикатами. – "Сегодня! Сегодня мы наконец прикоснемся к самой ткани воспринимаемой реальности! Моя теория о 'биологическом ядре феноменального движка' получит эмпическое подтверждение!"
Бартоломью поправил свои круглые очки в проволочной оправе. "Да, доктор. Вы говорили об этом. Что наше сознание, этот внутренний 'био-квантовый' механизм, не просто воспринимает мир, а активно формирует его из некоего изначального 'Эфирного Источника'. И что вот эта машина... она позволит усилить и наблюдать этот процесс?"
"Именно!" Доктор хлопнул по блестящей медной трубе, из которой тут же вырвалось облачко пара. "Мозг – это жемчужина в великой Сети Восприятия, Бартоломью! Каждый мозг создает свою проекцию, свою 'биовиртуальную реальность'. Этот Аппарат, используя сфокусированные атермические потоки и настроенные осцилляторы Эфира, синхронизированные с ритмами биологических импульсов, позволит локально усилить 'плотность проявления' воспринимаемого мира. Мы буквально заставим реальность стать... более реальной, более детализированной, следуя вектору внимания испытуемого!"
Доктор жестом пригласил Бартоломью к центральному креслу. "Вы, мой верный ассистент, будете первым, кто увидит мир таким, каким он является в своей сути – податливой глиной под лепкой сознания!"
Бартоломью нервно сглотнул, но возражать не стал. Служить доктору Эмерсону означало принимать его эксцентричность как данность. Он уселся в кресло, ощущая холод металла через тонкую ткань брюк. Доктор аккуратно опустил на его голову медный шлем, который издал тихий гудящий звук.
"Не отвлекайтесь," – наставлял доктор, проверяя показания приборов. – "Сконцентрируйтесь на... ну, скажем, на этой старой пишущей машинке в углу. Постарайтесь воспринять каждую ее деталь."
Доктор отошел к главному пульту управления. Руки его замелькали над латунными вентилями и переключателями. Манометры дрогнули. Шестерни, соединенные замысловатой системой тяг, начали вращаться с нарастающей скоростью. Из стеклянных трубок потекли светящиеся синеватым светом жидкости. Воздух наполнился густым запахом озона и слабым ароматом чего-то цветочного.
Гул машины нарастал, превращаясь в низкочастотную вибрацию, проникающую до самых костей. Бартоломью почувствовал легкое покалывание по телу и странное давление на виски под шлемом. Он сфокусировал взгляд на старой пишущей машинке доктора – громоздкой, черной, с потускневшей латунной клавиатурой.
И тут началось.
Поверхность машинки, которую он видел тысячи раз, начала меняться. Не так, чтобы искажаться – наоборот. Металл стал выглядеть... невообразимо текстурированным. Каждая микроскопическая царапинка, каждое пятнышко ржавчины, каждая неровность литья проявилась с такой четкостью, которую он никогда не видел. Латунь кнопок засияла теплым, живым светом, обнажая невидимые ранее узоры патины. Деревянная подставка казалась сделанной из древесины с невероятно сложной, почти фрактальной текстурой волокон, уходящих в микромир.
Комната вокруг машинки слегка поплыла, как будто потеряв часть своей четкости, тогда как пишущая машинка становилась все более и более "реальной", более плотной в своем существовании, буквально притягивая к себе взгляд и внимание, раскрывая бесконечные слои детализации. Бартоломью почувствовал головокружение от этого "проявления". Казалось, если он присмотрится еще внимательнее, он увидит атомы, из которых состоит машинка, и даже что-то за ними.
"Превосходно! Гениально!" – закричал доктор Эмерсон над шумом аппарата. Его лицо сияло торжеством. – "Вы видите, Бартоломью?! Концентрация внимания, усиленная аппаратом, локально увеличивает плотность феноменального проявления! Мы делаем реальность... более проявленной! Этот мир – это лишь иллюзия определенной плотности, которую мы можем изменять!"
Внезапно шлем на голове Бартоломью издал громкий треск. Свет в стеклянных трубках моргнул и погас. Шестерни заскрежетали и остановились. Гудение стихло, оставив после себя лишь шипение остывающего пара и звон лопнувшей стеклянной колбы где-то в недрах аппарата.
Бартоломью тяжело дышал. Головокружение проходило. Он моргнул, и пишущая машинка снова стала обычной, старой, слегка пыльной машинкой. Невероятная детализация исчезла, словно ее и не было.
Доктор Эмерсон бросился к аппарату, осматривая повреждения. "Небольшая перегрузка по Эфирной Фазе, пустяки! Главное – эффект! Мы добились этого, Бартоломью! Мы доказали – наше сознание не пассивный зритель, оно активный участник в сотворении видимого мира! Аппарат лишь помог нам взглянуть за завесу!"
Бартоломью молча выбрался из кресла. Его тело дрожало, а в глазах все еще стояло наваждение бесконечных деталей пишущей машинки. Он посмотрел на свои руки – обычные руки. На старый, обшарпанный стол – обычный стол.
"Доктор," – хрипло сказал он, – "Если наша реальность... это то, что мы проявляем своим сознанием... и мы можем сделать ее более проявленной... Что тогда лежит под этой иллюзией?"
Доктор Эмерсон лишь загадочно улыбнулся, потирая руки, измазанные сажей и машинным маслом. "Это, мой дорогой Бартоломью, вопрос для следующего эксперимента. Теперь, если вы будете так любезны, помогите мне починить осциллятор Эфирной Фазы. У нас много работы."
В мерцающем свете газовых ламп, среди громады медных машин, казалось, что сам воздух лаборатории на мгновение стал чуть плотнее, чуть более наполненным тайной, намекая на бесконечную сложность мира, который мы видим, и мира, который, возможно, на самом деле скрывается за ним.
Комментариев нет:
Отправить комментарий